Затаптывание следов

С.Лозунько,

2000 (18-24.03.05),

18.03.05

25 января на сессии Парламентской ассамблеи Совета Европы Виктор Андреевич заверил, что за месяц-два доведет до суда «дело Гонгадзе».

Через несколько дней — 25 марта — для Виктора Ющенко наступит контрольная дата.

Речь идет о его обещании (раскритикованном практически всеми, даже «оранжевыми» сторонниками), сделанном 25 января на сессии Парламентской ассамблеи Совета Европы. Тогда, отвечая на вопрос представителя Венгрии, Виктор Андреевич заверил, что за месяц-два доведет до суда «дело Гонгадзе». И добавил: «Я несу полную политическую ответственность за то, что в ближайшее время — возможно, речь идет о месяце-двух... — ставлю себе целью, чтобы это дело было передано украинскому правосудию» (25.01.05, «Українські Новини»). Сейчас есть основания говорить о том, что Ющенко поторопился — в ближайшие дни вряд ли удастся заявить о «раскрытии».

Вокруг убийства журналиста уже было много шума, резонансных заявлений, комментариев и событий. Но продвинулось ли расследование в том, что касается установления истинной картины произошедшего? Увеличились ли надежды на то, что в скором времени будут названы лица, реально причастные к этому преступлению, в первую очередь заказчики, их мотивы?

Кстати, Виктор Андреевич 1 марта объявил о «раскрытии преступления», правда, еще до официального обвинения лиц, которые были задержаны (на тот момент даже не арестованы), без суда и следствия, на основе всего лишь признательных показаний.

Это заявление Ющенко многими (в т. ч. и его сторонниками) было расценено как грубое давление на следствие, а затем и на суд. Как озвучивание «единственно верной» версии — Гонгадзе убила прежняя власть (Виктор Андреевич прямо об этом сказал), в русле которой правоохранителям следует работать и которую во что бы то ни стало им следует доказать.

Затем было высказывание Генпрокурора относительно Юрия Кравченко, многими расцененное как непрофессионализм. А иные, скажем, Григорий Омельченко, даже выразили подозрение о неком тайном умысле избавиться от осведомленных лиц.

4 марта Кравченко не стало. По официальной версии — покончил жизнь самоубийством. Верят в это далеко не все. Сомнений действительно много.

Трудно представить, как может человек, первым выстрелом разворотивший себе пол-лица, затем поднести руку к виску и выстрелить еще раз. Ведь болевой шок, непременно последовавший после первого выстрела, парализовал бы любого. Врачи, комментировавшие обнародованную версию, настаивают: максимум, на что был способен человек в такой ситуации, — это выстрелить еще раз, не меняя положения руки... Поэтому в случае с Кравченко второй выстрел более похож на контрольный, сделанный не им.

Есть масса другой информации, ставящей под сомнение версию о самоубийстве. Скажем, проскользнуло сообщение о снайпере. А агентство «Новый регион», ссылаясь на источники в правоохранительных органах, указывало, что протокол осмотра места происшествия якобы переписывался минимум два раза. Обращалось внимание, что несколько раз менялись показания свидетелей и понятых. И что якобы предсмертная записка, обнаруженная на месте события, «была написана давно». То есть, как пояснили представители правоохранительных органов,

ее видели задолго до произошедшего (http://www.nr2.ru/crimea/19013.html).

Да и к кому обращался автор записки: «Мои дорогие, я не виноват ни в чем. Простите меня. Я стал жертвой политических интриг президента Кучмы и его окружения. Ухожу от вас с чистой совестью. Прощайте».

К родным? Вряд ли. Зачем писать им о «политических интригах «президента Кучмы и его окружения», а не просто, скажем, об «интригах Кучмы»? По мнению психологов, самоубийцы не пишут в последнем обращении в такой официозной манере. И почему записка была в кармане куртки, а не где-нибудь на столе в доме, если она адресовалась родным?.. Как правило, предсмертные записки оставляют там, где их находит адресат. Вряд ли можно было полагать, что потрясенная горем женщина начнет обыскивать одежду на погибшем.

Или записка предназначалась друзьям? Или бывшим сослуживцам, коллегам, политическим партнерам?

И если Кравченко полагал, что он ни в чем не виноват, то зачем уходить из жизни, тем более человеку, которого характеризуют как сильного и волевого? В то же время что может означать эта загадочная (и, по сути, ни о чем не говорящая) фраза насчет «политических интриг президента Кучмы и его окружения»? Еще как-то можно было бы понять, если б все произошло полгода-год назад. Но сейчас, после смены власти, бояться Кучму и его бывших соратников Юрию Кравченко было нечего. Зачем же стреляться?

В то же время ссылка на «интриги Кучмы и его окружения» весьма удобна для нынешней власти. Не с юридической, конечно, а с политической точки зрения и необходимости удержания общественных настроений в «нужном» русле.

Исчезают ключевые свидетели, которые могли бы дать информацию по «делу Гонгадзе», — в т. ч. и опровергнуть активно муссируемую ныне версию о причастности бывшей власти. Ведь последняя строится на весьма сомнительных аргументах вроде «пленок Мельниченко», которые также озвучиваются весьма выборочно. Причем озвучивание носит явно политический характер, не имеющий никакого отношения к юриспруденции.

Речь в данном случае, безусловно, не о том, что новая власть или ее отдельные представители могут быть причастны к истории с убийством Гонгадзе. И пойти на фабрикацию записки.

Речь о другом: вполне возможно, есть некая третья сторона, которая заметает следы. Та сила, которая реально стояла и стоит за «делом Гонгадзе» — причем в самом широком смысле, — не только за убийством журналиста, но и за использованием этого происшествия в политических целях. Ведь «дело Гонгадзе» неотделимо от всего, что происходило в Украине, начиная с осени 2000 года. И если «пролистать» в памяти события, имевшие место тогда, то, очевидно, что больше всех проиграла как раз бывшая власть. И уж кому-кому, а Леониду Кучме смерть Гонгадзе наиболее невыгодна.

Нельзя не заметить, что на задний план отодвигаются и иные моменты. Гонгадзе исчез 16 сентября 2000 года. Но события вокруг него начали развиваться еще 25 июня того же года.

Тогда в кафе «Жемчужина» (Одесса) произошла перестрелка, в ходе которой один человек погиб, а девять попали в больницу. Но незадолго до этого к директору кафе пришли двое, один из которых предъявил удостоверение на имя Гонгадзе. А после их ухода в «Жемчужину» и ворвались вооруженные «лица кавказской национальности». (Подробнее об этих событиях читайте, пожалуйста, в материале Сергея Кичигина «Операция «Свободное слово».)

Кто и зачем хотел привлечь внимание к фигуре Гонгадзе? Ведь если власть готовила его убийство, то должна была действовать наоборот — не привлекая внимания к журналисту.

Однако идет расследование убийства и покушения на убийство еще девяти человек — естественно, милиция начинает проводить оперативно-розыскные мероприятия — со слежкой за возможными подозреваемыми включительно.

Согласно протоколам допросов свидетелей (тех, которые попали в Интернет в результате «утечки» летом прошлого года) относительно слежки за Гонгадзе обращает на себя внимание, что данные мероприятия стали проводиться с июля 2000-го, как раз после событий в Одессе. В то же время нельзя не заметить огромное количество сотрудников, привлекавшихся к слежке, — в одних протоколах упоминается 20 человек, в других — 25. Причем неизвестно, идет ли речь об одних и тех же лицах. Масштаб задействованных в операции заставляет задуматься: была ли слежка действительно вызвана намерением убить Гонгадзе? Вряд ли здравомыслящий человек привлекал бы к организации убийства такое огромное количество людей, потенциальных свидетелей (тем более, если убийство якобы организовывали профессионалы-милиционеры).

Известно также, что данные о слежке в 2000-м фиксировались в официальных документах МВД. И только весной 2001-го были уничтожены — в нарушение закона— до истечения срока хранения.

Но сам факт, что записи в журналах велись, разве не наталкивает на размышления — зачем? Зачем оставляли следы, если готовили убийство? И неважно, какими чернилами эти записи ведутся и в каких журналах — главное, что это делается публично, в рутинном порядке, что было бы абсолютно исключено, если бы слежка планировалась как прелюдия к уничтожению журналиста.

Что касается последующего уничтожения документов, то, видимо, стоит вспомнить, какие страсти бушевали тогда вокруг «дела Гонгадзе». Возможно, решение об уничтожении было вызвано элементарным испугом, желанием перестраховаться. А вот уничтожение документов скорее было на руку тем, кто решил использовать в политических целях «дело Гонгадзе». Такое возможно?

Наконец, летом 2000-го было обращение (продублированное в прессе) Гонгадзе в Генпрокуратуру — как раз о слежке за ним. Трудно представить, чтобы после этого власть отдала приказ сотрудникам милиции уничтожить журналиста...

Совсем другое дело, если приказ отдавала не власть, а тот, кто хотел эту власть подставить. В любом случае, рассуждая об убийстве журналиста, нельзя игнорировать ни «пленки Мельниченко», ни хорошо организованные уличные акции, начавшиеся как по команде сразу после исчезновения журналиста, ни дальнейшую внешнеполитическую изоляцию бывшего руководства и т. д. Иными словами, чтобы раскрыть истинные мотивы этого преступления, как и найти настоящих заказчиков, необходимо изучать весь комплекс происходивших событий, в которых «дело Гонгадзе» было всего лишь одним из элементов длинной цепи.

Само собой, организаторы этой многоходовой комбинации не заинтересованы в том, чтобы тайное стало явным. И будут всячески стремиться замести следы, пустить следствие по ложному следу.